А.С.Пушкин как СЭЭ

А.С.Пушкин был СЭЭ белоэтического подтипа, то есть с дополнительным умеренным акцентом на ИЭЭ и отчасти ЭИИ, но все же с несомненной базовой СЭЭ-матрицей и программной ЧС. Великий русский поэт.

О себе Пушкин писал так (достаточно самокритично): «Я молодой повеса, еще на школьной скамье. Не глуп, говорю, не стесняясь, и без жеманного кривлянья. Никогда не было болтуна, ни доктора Сорбонны, надоедливее и крикливее, чем собственная моя особа. … Я люблю свет и его шум, уединение я ненавижу. Мне претят ссоры и препирательства, а отчасти и учение. Спектакли, балы мне очень нравятся...». В стихах Пушкина много черноэтических «страстей» - хотя и заметно меньше, чем в стихах Лермонтова. Но еще больше в пушкинских стихах так называемой «белой этики» - рассказов об отношениях людей, метких характеристик их внешнего поведения, проницательной оценки их внутренней сути и их мотивов. Был он, конечно, экстравертный этик, и в большей степени иррацонал, чем рационал. При всем своем бойком уме и таланте, был он ленив, часто залезал в долги, и больше половины своих стихотворений оставил недописанными. И девицы ему, как экстравертному этику, нравились интровертные и логически-холодные:

«Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем,

Восторгом чувственным, безумством, исступленьем,

Стенаньем, криками вакханки молодой,

Когда, виясь в моих объятиях змией,

Порывом пылких ласк и язвою лобзаний

Она торопит миг последних содраганий!

О, как милее ты, смиренница моя!

О, как мучительно тобою счастлив я,

Когда, склоняяся на долгие моленья,

Ты предаешься мне нежна без упоенья,

Стыдливо-холодна, восторгу моему

Едва ответствуешь, не внемлишь ничему

И оживляешься потом всё боле, боле -

И делишь наконец мой пламень поневоле!»

Пушкин всем известен и широко любим, поэтому подробней разберем аргументы в пользу СЭЭ, а заодно опровергнем имеющую хождение версию базового ИЭЭ (а других вариантов нет). Все произведения Пушкина — и «Руслан и Людмила», и «Евгений Онегин», и «Капитанская дочка», даже его сказки — все они написаны «сенсорным» языком. В этом языке много наглядности и прямых описаний, очень много глаголов прямого действия, но очень мало сравнений, ассоциаций, практически вообще отсутствуют абстрактные понятия. Это — ясно выраженный сенсорный признак. Далее: сама стилистика пушкинского стиха, включая его ритм и размер, тоже характерна для этических сенсориков — нам пришлось наблюдать подростков-СЭЭ, которые, не будучи почти знакомы с пушкинским наследием, с удовольствием сочиняли и декламировали собственные стихи во вполне «пушкинском» стиле, точно и без всякой нарочитости воспроизводя пушкинский размер. По-другому они просто не могли. Пусть рифмы и содержание были более примитивны, но ритм и размер — идеально те же, и рождались они без всякого усилия.

Помимо этики, белой и черной, центральное место в стихах Пушкина занимают сенсорные наслаждения, характерные для клуба социалов, и особенно экстравертных: секс, выпивка, дружеские вечеринки. Пушкин — певец чувственных наслаждений, да и сам он к ним был в жизни жаден: «С порога жизни в отдаленье нетерпеливо я смотрел: «Там, там,— мечтал я,— наслажденье!». Тема наслаждения — постоянная, а не случайная для его поэзии.

Пушкин был не чужд самоуверенного мессианства (см. его стихотворение «Пророк», и это стихотворение далеко не единственное, этот лейтмотив повторяется во многих стихах). Такого рода оптимистическое мессианство бывает характерно в первую очередь для СЭЭ.

Психотип СЭЭ с его эгоцентрическим стержнем чувствуется в нем и по тому, как легко и беспроблемно, как вполне искренне - без двоемыслия и без мук совести, он перешел от яростно-возвышенных од вольности времен своих юных лет к ура-патриотизму в свои зрелые годы, будучи обласкан царем и получив доступ в царские палаты (см., например, стихотворение «Рефутация г-на Беранжера»).

Теперь рассмотрим эпиграммы Пушкина. Эпиграммы ИЭЭ чаще всего строятся на иронии и парадоксах, в эпиграммах же СЭЭ не бывает как правило ни того, ни другого, зато почти всегда содержится прямой агрессивный наскок, граничащий с маломотивированным, а то и провокационным оскорблением. Сравним эпиграмму Пушкина «Полувельможа, полульстец, полукупец, полуневежда, полуподлец, но есть надежда, что будет полным наконец», обращенную в адрес некоего губернатора, честно говоря, только покровительствовавшего Пушкину и желавшего ему лишь добра, с эпиграммой другого поэта, «патентованного» ИЭЭ А.К.Толстого: «Однажды Карп Семенович сорвался с балкона, и на нем суконные были панталоны. Ах! В остережение дан пример нам оный, братья, без медления сымем панталоны!» В эпиграмме Толстого есть парадокс, есть даже самоирония, но нет злобы, в эпиграмме же Пушкина все обстоит с точностью до наоборот, причем злая агрессия является, как мы уже сказали, немотивированной. А уж на тех, кто его как-то задел, мгновенно выплескивалась хдесткая и грубая, вполне цезарская (а не гекслячья) пощечина: «С своею прозою лакейской взошел болван-семинарист» (Надеждину); «Лакей, сиди себе в передней, а будет с барином расчет!» (Надеждину); «Уймись — и прежним ты стихом доволен будь, плюгавый выползок из гузна Дефонтена!» (Качановскому). То же касается и многих других эпиграмм Пушкина — они все построены на прямой вербальной агрессии: «Властитель слабый и лукавый, плешивый щеголь, враг труда, нечаянной пригретый славой, над нами царствовал тогда...», и т.п. Таким образом, эпиграммы Пушкина соответствуют авторству СЭЭ. Рисунки и шаржи, выполненные рукой Пушкина, сенсорно реалистичны и конкретны, в них не встречается ни фантастических, ни абстрактных элементов, ни сочетания частей, в жизни не сочетаемых, и т.п.. Для СЭЭ такие пушкинские рисунки — норма, для ИЭЭ — нет.

Сексуальное либидо СЭЭ значительно выше среднего, а у ИЭЭ — ниже среднего. В любви СЭЭ прямо стремятся к достижению цели, а ИЭЭ гораздо больше занимает игра во флирт и в «динамо». В этом плане Пушкин, и это мы хорошо знаем из его биографии, несомненно, был СЭЭ, легко влюблявшийся, импульсивный и жадный в своих желаниях:

«Я нравлюсь юной красоте

Бесстыдным бешенством желаний;

С невольным пламенем ланит

Украдкой нимфа молодая,

Сама себя не понимая,

На фавна иногда глядит».

Еще маленький эпизод: первая встреча новоиспеченного диктатора Николая I и Пушкина закончилась, как известно, такою оценкой в адрес поэта из уст самодержца: «Я сегодня беседовал с самым умным человеком России». Сомнительно, чтобы программный ЧИ-шник ИЭЭ мог бы произвести на ЛСИ подобное впечатление (а Николай был несомненным ЛСИ, и его ЧИ была, без всяких сомнений, болевой функцией). Ну а подревизный СЭЭ — что ж, подревизный вполне мог бы, если бы захотел, понравиться царю.

Наконец, СЭЭ отличаются от ИЭЭ своей высокой завистливостью к чужому положению и успеху. Увы, этим недостатком в полной мере обладал Пушкин. Хорошо известно, как болезненно он относился к своей придворной карьере и был в самую душу уязвлен присвоением ему унизительного, как он полагал, звания камер-юнкера. Вообще, при всем своем уме и интеллигентности, он был кичлив. Предшествовавший его браку отказ, последовавший от трех девиц на выданье, которым он сделал предложение, также вызвал в нем целую нескончаемую бурю негативных эмоций и посеял, возможно, чреватый яростной вспышкой комплекс неполноценности, - спустя несколько лет эта вспышка выстрелила. Разберем теперь историю его взаимоотношений с семейством Гончаровых. В этой семье было три дочери. Удивительно, но все три, похоже, были сходны друг с другом характером, и все три были «бальзачки». Это заметно и из биографических источников, и из сохранившихся портретов, где у всех трех дочерей Гончаровых типично интровертные и неэмоциональные лица, и у всех — густые темные сросшиеся брови, тоже, как известно, частые у лиц с высокой БИ, в том числе «Бальзаков». Средняя дочь была влюблена в Пушкина и была поумнее, но младшая, Наталья, была посимпатичней, и ценитель внешней красоты Пушкин сделал предложение ей. В дальнейшем самая старшая сестра, Катя, вышла замуж за светского красавца Дантеса — о нем речь далее. И вот тут бывавший у них в доме Пушкин, побуждаемый соперничеством, позабыл про в очередной раз беременную и потому поблекшую Наталью и влюбился в ее старшую сестру Катерину, которая при Дантесе вдруг расцвела в глазах Пушкина красотой неожиданной. Пушкин корил себя за неверный в прошлом выбор и ревновал Катю к Дантесу безумно. И тут, наконец, происходит главный «облом», убийственный именно для «цезарей». Наталья, естественно обиженная, в свою очередь обратила внимание на красавца-мужа своей сестры и честно призналась Пушкину, что видит того в снах и вообще неровно к нему дышит, и постоянно сердце бьется — что ей теперь бедной делать, может, в монастырь пойти? Ну, тут что началось в душе поэта... Сумасшедший дом. У каждого усредненного социотипа есть своя характерная «фишка». У «Цезарей» эта фишка — завистливость. «И сам не ам, и другому не дам» - это в первую очередь про них сказано. Если «цезарю» сначала показать нечто лучшее, чем есть у него, и спровоцировать завидовать и ревновать к чужому, строя в мечтах планы овладения объектом вожделения, а потом, на самой кульминации этих завидущих планов, вдруг окажется, что вместо этого тот, кому «цезарь» завидует, успел за это время и родной цезарской вещью попользоваться, да испортил ее, да еще презрительно отбросил как плохую и нешибко красивую - что случится тогда с «Цезарем»? Затяжной нервный припадок от затмевающей глаза неконтролируемой злости. Чем всё это кончилось на самом деле, мы хорошо знаем. Полагаем, что вся эта отразившаяся в исторических источниках семейная драма была типична для Пушкина-СЭЭ, и была бы очень мало типична для Пушкина-ИЭЭ.

Copyleft 2011 В.Л.Таланов

Возврат к оглавлению основных разделов: http://sociotoday.narod2.ru/index1.html